Неизбранные стихи

Жизнь – это сумма попыток,
Рой как бы мошек таких,
Клубок копошащихся ниток,
Красных, зеленых и голубых...

***

Когда мужчина бреется – то смотрит на себя,
А как к себе относится – да кто ж его поймет.
Спроси его – он дернется, ответит: "Да никак,
Я просто должен выглядеть прилично,
В конце концов, я все-таки мужчина..."

А женщина во сне себя не видит
И за собой следить уже не может,
И из-под одеяла свесит ногу
Не из кокетства, просто для прохлады.
И ты тогда вглядись в нее еще разок внимательно,
Подумай хорошенечко, проверь себя, пожалуйста...

И только незапятнанные души
Себя увидев в зеркале – смеются,
Но спать в твоем присутствии не могут,
Ну, в крайнем случае, спиной
И спрятав ноги...

27 июня 2002

***

Как любят на Руси
Раскаявшихся грешниц,
Самаритянок добрых,
Разбойников благоразумных...

Нет, ничего. Я говорю – прохладный вечер,
Неплохо было бы сейчас
Проехаться на велосипеде,
Когда светящаяся в сумерках тропинка
В конце концов нас выведет к реке,
Чтоб пар над ней слегка сносило ветром,
И чтоб слегка сидение скрипело,
И чтоб не надо было возвращаться,
Заночевать на даче у знакомых,
Где на терраске – с валиком диван,
А на столе чтоб яблоки лежали
И пахли...

Как любят здесь Марию Магдалину
Или Александрийскую Марию,
Что, в сущности, одно и то же.
Наверно думают – когда-нибудь и я,
Но не сейчас, а перед самой смертью
Скажу – помяни мя, Господи,
Егда приидеши во Царствии Твоем.

Нет, ничего. Я говорю – прохладный вечер,
Ведь в сумерки всегда такое чувство,
Как будто кто-то добрый поселился
На нашей улице – недавно переехал,
Нам нужен просто повод для знакомства,
И скоро он, конечно же, найдется,
Завяжется такая дружба,
И наши дети поженятся, а мы
Усядемся в плетеных креслах
И будем наблюдать за ними,
И внуков ждать...

5 июля 2002

***

Как шрифтовая композиция
Штрихи деревьев на закат
Наверно что-нибудь случится,
Но в этом я не виноват,

А виноваты будут ветки
И небеса, и облака,
А нас, как крошки на салфетке,
Смахнет спокойная рука.

Наверно что-нибудь случится...
Междоусобная война?
И терракотой просочится
Недавно белая стена,

И безнадежное отчаяние
Проклюнется как лепесток.
Ну а пока поставить чайник
И подождать минут пяток.

2003

ХАРМС

"Какие странные дощечки
И непонятные крючки..."
Даниил Иванович

Несет поток ассоциаций
Ошметки нашего бытья,
И, погружая в воду пальцы,
Его ощупываю я.

Плывет листок, давно пропавший,
Ключи Бог весть каких квартир -
Клубится медленно пропащий,
Живой, но кажущийся мир.

Войти два раза в воду ту же
Не удавалось никому,
А мир, оставшийся снаружи,
Готовит явствие ему.

И я решаюсь по колени
В ту воду черную войти,
И то ли рыбы, то ли тени
Мне щиплют икры по пути.

Я знаю - щепочки, кружочки
Не исчезают никогда,
Но буквы их, слова и строчки
Уносит темная вода.

Куда они потом приткнутся,
Всё собирая на ходу?
Так собирает мусор улица,
Играя с ветром в чехарду.

Я постою в воде немножечко,
Руки какой-нибудь коснусь -
И новая, вот эта, строчка
Сорвется в воду - ну и пусть.

Клубясь спокойно, без истерик
Река бежит до маяка...
А я пойду к себе на берег,
Меня там ждут еще пока.

2 июня 2003

Ангелы-бабочки

Во время литургии, когда чашу вынесли, и священник читал: "...не бо врагом Твоим тайну повем, не лобзания Ти дам, яко Иуда...", маленький мальчик на руках у мамы, показывая пальчиком куда-то под купол, беспокоился и кричал: "Мама! Смотри! Бабочки, бабочки!!!". Она его одергивает, успокаивает, дескать, не мешай. А он опять пальчиком показывает, и опять своё... А я смотрю туда, куда он показывает, и почему-то тоже никаких бабочек не вижу...

Ангелы - это такие бабочки,
Они собираются в стаю
И служат Престолом Господним,
Бабочки - это такие ангелы,
Только они сюда ненадолго,
Поскольку живут сегодня.

---

Дьякон Серафим однажды,
Сослужа обедней ранней,
Видел над Престолом Бога,
Как бы в рое мелких мошек.
Он потом молчал три года,
И стоял в лесу на камне,
И позволил двум придуркам,
Двум бродягам бестолковым,
Изувечить себе спину.
Он имел топор, конечно,
И силен был - но позволил,
Потому что чудо-мошки
Поселились в его сердце...

---

Говорят, в Раю комары не кусались,
Не жалились мухи и так не жужжали,
А может быть и не стрекалась крапива.
А здесь не убить комара попытайся,
Который твоей напивается кровью...
Но Господи, Господи! Как здесь красиво!

---

А Вениамин Блаженный
На безногую старуху
Загляделся - и однажды
Он таки на ней женился!
Он носил её на кухню,
Чтобы стряпала и пела.
Он поэтом был, конечно,
Абсолютным Айзенштадтом...
А когда она усопла,
Он стихов писать не стал ей,
Как писал на смерть котенка,
Разозлился на старуху,
И он злости тоже умер...

Мы слюнявим наши пальцы,
Перелистываем книжки,
Мотовилова читаем,
И читаем Айзенштадта,
Но лишь брови поднимаем -
Где нам подвиги такие!
Лишь однажды, за обедом,
Занесенную газету
Мы над мухой остановим -
Но, подумав хорошенько,
Муху всё-таки прихлопнем.

25 июня 2003

Проба пера

Чем век мой длиннее – тем мысли короче,
Тем меньше законченных фраз.
И взгляды мои – череда многоточий,
Как след на снегу исчезающий волчий
Из сердца, из мозга, из глаз.

Пунктиры, штрихи, череда дуновений,
Прерывистый утренний бриз.
Как будто бы начал восторженный гений,
Но бросил их думать из старческой лени
Седой рисовальщик Матисс.

Но шаткости нет – я спокоен, как камень,
Не то, чтобы начал стареть,
Но просто все чаще разводишь руками –
Попробуй-ка руководить облаками!
Зато на них можно смотреть.

Они проплывают бессмысленной ватой,
А ты же ни плох, ни хорош,
Заваришь чайку по-нормальному, с мятой,
Присядешь на свой на десяток на пятый
И медленно-медленно пьешь.

март 2007

"Вода благоволила литься..."
Л.Мартынов

И никаких лабораторий,
Ни школ, ни штудий, ни труда –
Из ничего родится море
И остается навсегда.

В нем не умыться, не напиться,
Никчемных волн круговорот,
Оно как помысел родится
И как предчувствие живет.

Что в нём простому человеку?
Но он штурмует поезда,
Чтоб море посетить, как Мекку.
А что оно? Одна вода...

Вот так и Творчество, и Вера:
И вроде есть – и вроде нет.
Мечта, бессмыслица, химера,
А только ей и жив наш свет.

май 2007

Возвращаясь со Второго Канала

Мы летели со скоростью теннисного мяча,
Выпущенного знаменитым теннисистом.
Машина, правильно рокоча,
Оставляла след в пространстве чистом.

Восторженно бил в ладоши деревягинский баул,
Привязанный у нас на крыше.
Шура разговаривал, разговаривал и вдруг уснул,
А я рулил всё вдохновеннее и выше.

Постепенно превращаясь в легкий дым,
В прощально трепещущую салфетку,
И я подумал, что когда-нибудь мы долетим,
Упруго впечатавшись в противоборствующую ракетку.

июль 2007

А рябина-то пока не алая,
Оранжевая, как апельсин.
Не отринута
Ни одна букашка малая,
Каждая — дочь, и каждый — сын.

Значит можно успокоиться,
Отдохнуть и полюбоваться.
Надо верить, что всё само собой устроится,
Устаканится — и не трепыхаться.

А рябина гладкоствольная —
Кучно бьёт, заденет каждого.
Ну а ты стоишь под ней спокойная
И отважная.

Погляжу, и защемит — а вдруг бы мы не встретились.
Ну а ты стоишь — и улыбаешься.
Потому что гнёшься ты да не ломаешься,
Потому что ты надеялась.

Ну конец июля, ну не страшно же,
Есть у нас еще начало августа.
Ведь рябина вся стоит оранжевая.
Я спасибо говорю, а ты скажи — пожалуйста.

июль 2007

Он знал, зачем он пел и о чём,
Но не знал, где и когда.
Ну не умел он стоять к плечу плечом,
Но это было ему нипочём,
Всё ему, как с гуся вода.

Мы ему говорили: "Ну что, споешь?
Написал - так поёт пусть".
И оказывалось, что гусь хорош,
Хороший такой гусь…

Сыновья от одной, от другой жены,
Но он как-то быстро от них устал.
Оказалось, что дети ему не нужны,
А что нужно - и сам не знал.

Он остался один и спину грел
У огня в синтетической маечке.
Он успел подумать: "Вот я и сгорел".
И действительно сгорел напрочь.

Двадцать пять процентов ожога, больница,
Пневмония - и всё, привет.
В страшном сне не могло такое присниться -
Сорок с хвостиком лет!

Мы стояли у гроба, друзья и жёны,
И никто не просил его спеть.
Вот такая дурацкая жизнь обожжённая
И не менее дурацкая смерть.

август 2007

Маршрут N4, Плакиас-Превели

(Всякое дыхание да хвалит Господа)

По пути в Асоматос встречали козлов,
В лировидных рогах зарождался рассвет.
Не хватало ни русских, ни греческих слов,
И казалось, что слов этих попросту нет.

А потом под оливой стояли ослы,
Вспоминали о Бегстве в Египет они.
Были цвета коры, были цвета золы.
Серый ослик, в молитве меня помяни.

А в Левкогии нас поджидали коты,
Как скульптурки анубисов были они.
Но под ними лежащие рыбьи хребты
Возвращали опять в христианские дни.

И с дыханием всяким сплетая хвалы,
Возрастали душой как кусты и цветы.
Нас на Крите учили молиться коты,
Нас молиться учили ослы и козлы.

август 2007

Страна наша просто пигмей-переросток,
У Входа надутый лакей.
Любая ливрея ему не по росту,
А вся его спесь объясняется просто:
Огромного роста, но всё же пигмей.

сентябрь 2007